Несвободы горький океан

Кружит над землей черный ворон

«Кнут дает возможность не
заботиться о качестве пряников».

А. Берштейн

Кружит над землей черный ворон,
Стервятнику хочется жрать.
Он жив человеческим горем
Вампир жаждет крови опять.

Восьмая весна за забором,
Слезою туманится взгляд.
Тюремным прошел коридором,
Дай право на жизнь, красный ад!

Когда же исчезнут "запретки",
Досмотры, разводы, подъем,
Этапы, "столыпина" клетки,
Россия, на теле твоем?

Все так же бесчинствует тройка.
Гуманность, — красиво звучит.
Какая, к чертям, перестройка?!
Воз там же, скрипит, но стоит.

Не враг. Не убийца-грабитель,
Низвергнутый в тартарары,
А так, рядовой расхититель
Породистой черной икры.

Оно-то, конечно, за дело,
Пусть так. Не пятнадцать же лет!
Увы, но в законах предела
Коварству и подлости нет.

Ведь жизни не сто и не двести,
Не долог химический век,
Стал кодекс орудием мести,
В стране, где жесток человек.

Где можно дать пять — там двенадцать,
Где надо бы два — семь вопрут.
Судейские рады стараться,
Не пряник в почете, а кнут.

От крови они опьянели,
Бардак и разруха в стране,
Но мудрые дяди решили
Во всем отыграться на мне.

На мне и других бедолагах,
Привить нам жестокостью страх,
Упрятанным в недра ГУЛАГа,
Горящим в бездымных кострах.

Я долго терпел, был послушным,
В навязанной ими игре...
О Господи! Бог Всемогущий!
Одна только просьба к тебе:

Устал я, прости меня, Боже,
Любой приговор подпишу,
Но сделай срок меньше, пусть строже,
Не красных я... Бога прошу!

Судьбы причудливый зигзаг

Судьбы причудливый зигзаг
Иль дьявола усмешка?
Мочой пропахший вагон-зак,
И сотня глаз у решки.

Транзиты, тюрьмы, лагеря -
Большая клоунада — закончилась.
Встает заря,
Я возвращаюсь с кладом.

Не стал глупей, не стал подлей,
На сердце звон капели,
Покой и свет в душе моей,
Да том стихов в портфеле.

Где тени жертв, где палачи?
На разобрать без кружки,
Бог милосердью научил
За десять лет усушки.

Нет больше слез, не надо слов,
Зарубок и отметин,
Ростки добра питают зло,
Порока — добродетель.

Пыль переулка, старый дом,
Знакомый скрип калитки,
Сомнений рой и в горле ком
(К чужим и без визитки).

Резина тянется минут,
Сердечный клинит клапан,
Стучу туда, куда не ждут -
Дверь настежь…
                          — Здравствуй, папа…

Обещанье

Рассветает. Чая жбан допит,
И полна бумагою корзина,
Но перо настойчиво скрипит,
Как «блатная дверь» из магазина.

Дым столбом, не падает топор,
Плавает, как космонавт в ракете,
Как в таком режиме до сих пор
Продержался я на этом свете?

Выкурена пачка сигарет,
Выгляжу, конечно, я ужасно —
Пожелтел носатый мой «портрет»,
Но надеюсь, все же не напрасно.

Двадцать строк, всего лишь двадцать строк
Между мной и вечностью повисли,
Уплатил здоровьем я оброк,
В жертву принеся им месяц жизни.

Вредные привычки одолеть,
Побороть бы надо непременно.
Обещаю, брошу я болеть,
Пить, курить и жить — одновременно!

Метаморфоза

Хмурых лет череда, стоит лишь разменять,
Сдача жизни звенит мелочишкой.
Оглянувшись назад, я пытаюсь понять,
Где расстался с веселым мальчишкой.

Где расстался, в каких чужедальних краях
Он плутает — наивен и честен,
Но навряд ли служить станет при королях,
Шутовской колпачок ему тесен.

Где он бродит теперь и когда он отстал,
На дороге какой заблудился?
Почему он меня навещать перестал?
Я бы тоже ему пригодился.

Вроде только что был, и уже его нет,
Время выдуло смелого парня,
Жалко смотрит с трюмо отдаленный портрет,
Годы не остановишь, табаня.

Продолжается жизнь, изменяемся мы,
Матереем, взрослеем, мужаем,
Приближая объятья последней весны,
Мы себя из себя провожаем.

Водка — мой эликсир, а он пил лимонад,
Напоследок себя обнадежу,
Потускневшую «двушку» скормлю в автомат:
— Тридцать шесть, двадцать пять? — мне
                                                      Сережу.

Возвращение

Я бросил камень и услышал крик.
Второй и пятый — мне ответом вопли.
Нацелившись на благ земных родник,
Прошил толпу, расставив жестко локти.

Вот и вершина, тот желанный пик.
Журчит родник, щебечут звонко птицы,
Неважно как, своим трудом достиг,
Имею право из него напиться.

Имею право отдохнуть в тиши,
Ну, а потом и спуск начать достойно,
Заняться чем-нибудь приятным для души,
Лаская глаз прыжком газели стройной.

Но нет покоя, слышу давний крик,
И стоны тех, в кого попали камни,
Тот сбитый с ног бормочущий старик,
И монолог его какой-то странный:

— Спешишь, сынок? Ну, что ж, беги коль
                                                              так,
Дай бог, чтоб жизнь твоя сложилась
                                                     складно,
Жаль, что не свидимся с тобой, сайгак,
Когда ты будешь на пути обратном.

Ах, тот старик, с седого далека,
Он собирал, он шел назад за днями.
Где ты, мудрец, что знал наверняка,
Что за своими я вернусь камнями?

Выдаем расчет за альтруизм

Выдаем расчет за альтруизм
Нам присущи игры в благородство,
Прячем от себя, что эгоизм —
Всех наших поступков руководство.

Пусть он для кого-то просто хам,
Пусть он строго ботает по фене,
Теплоту по отношенью к нам
Выше добродетелей мы ценим.

Если не согласен, не спеши
Спорить, оскорблять меня, ругаться,
Но мыслишку эту запиши, —
Истины не следует пугаться.

Может, это я такой урод,
И о людях думаю превратно?
Для камней открыт мой огород,
Хочешь — подними и брось обратно…