Несвободы горький океан

Ветерком меня, как паутинку

Ветерком меня, как паутинку
Время подхватило, понесло,
Как художник каждый год морщинку
Наложил украдкой на чело.

И бессильны здесь массаж и маски,
Кремы, бег трусцою и парик,
Отыграла кровь, поблекли краски,
Но пока еще я не старик.

Стар, друзья, не тот, кто много видел,
И отнюдь, не тот, кто много жил,
Это не старик, а долгожитель,
Просто время он в себя сложил.

Пусть ослаб глазами ты и слухом,
И бредешь по жизни, не спеша,
Молодость — пока силен ты духом,
И открыта радостям душа.

Моя юдоль

«Турист, у которого украли рюкзак,
не замечает лазурной синевы неба».

А. Берштейн

Советуют друзья — смени пластинку,
В стихах твоих тюрьма да лагеря,
Пиши про утро, солнце, про росинку,
Что воздух предрассветный потерял.

Ну, почему б не написать про горы,
Родной и близкий землякам пейзаж?
Как будто на тебя надели шоры,
Вокруг не только стойла, да фураж.

Есть жизнь иная, где любовь и радость,
Светлы тона и ярок колорит,
Глаза любимой, поцелуя сладость,
Который все горчинки растворит.

Где греет детский смех — очаг семейный,
Где плечи друга, женское тепло,
Жизнь широка, не путь узкоколейный,
Опять тебя, Серега, понесло
На черный цвет и лагерную тему,
Ну, сколько ж можно про тюрьму писать?
Или про нашу подлую систему?
Пора, дружище, с этим завязать.

Друзья правы, нет слов для возраженья,
Но зебра жизни — черным цветом вдоль,
От зеркала души, как отраженье —
Стихи из капель слез — моя юдóль…

Будней серые, грязные спицы

Будней серые, грязные спицы
Мельтешат — понедельник… среда…
Запах лагеря, тлена, больницы
Пропитал мою жизнь навсегда.

Бог позвал, скоро стану свободней,
От плевков и пощечин утрусь,
Улечу из страны-преисподней,
Под названием сказочным — Русь.

Юзанув от «звонка» и надзора
Не ударным и честным трудом,
Хоть разок дурану прокурора,
Заработав инфарктом УДО.

Плоть с душою прощается с криком,
Кроме мамы, мне некого звать,
Я прошу вас, не помните лихом,
Все, кто будет меня вспоминать.

Пальцы желтые, как от махорки,
Записали последнюю ложь,
Под халатом, застиранным в хлорке,
Пробежала конвульсии дрожь…

Я должен был…

Я должен был смириться с перспективой
Быть нищей пешкой в затяжной игре,
Передвигаться только с коллективом
И шестерить, чтоб выжить при дворе.

Но на беду родился своенравным,
Не глупым гордецом и потому
Хотелось с королями быть на равных,
И не с толпой идти, а самому.

То, что жевали, быстро мне приелось,
Где ставили, там долго не стоял,
Чужим умом (нетрезвым) расхотелось
Мне жить — я маску пешки снял.

И выяснилось, что не проходная
Моя дорожка, стал я всем мешать,
Со всех сторон по правилам пиная,
Меня ретиво стали укрощать.

Затем размен — точнее просто жертва,
И я лечу в коробку для фигур,
Прошло так мало времени со старта,
Но для меня закончен этот тур.

Второй довольно долго ждать придется,
Не высохнуть бы здесь, да не облезть.
Игра идет, как шла, король смеется,
Я по стене наверх пытаюсь влезть.

Сквозь щель в коробке — клок небес с овчинку.
Сколькзит по стенке «глупый таракан»,
Характер и судьба стоят в обнимку,
Улыбкой ободряя дурака.

Запах счастья

Свет дрожащий горящей свечи
Проявляет твой облик печальный,
Шепот твой на задворках ночи —
Нить в таинственный мир ирреальный.

Мне печаль твою не одолеть,
Нет ни слов, ни лекарств от разлуки,
Пью тебя, чтоб потом не жалеть
Твои губы, ресницы и руки.

Изучая, запомнить хочу
Стон дыханья и тела изгибы,
Все грехи я один оплачу,
Моя нежная, чудо-погибель.

Утро нас разведет на года,
За заборов колючие ветви,
Но запомню, ты знай, навсегда
Запах счастья и образ твой светлый.

Самый искуснейший врач

Самый искуснейший врач —
Время, но только оно же —
Самый жестокий палач,
Помни об этом, прохожий…

Можно уйти от детей,
Выпав в развода осадок,
Выбрать жену и друзей
Лучше на целый порядок.

Можно удачно соврать,
Главное наглость и голос,
Можно успешно сыграть,
Сделав все ставки на подлость.

Можно сменить реквизит,
Выбрать другие подмостки…
Прошлых ошибок мастит
Совести давит отростки.

Так же несет от козла,
Что отдыхает в Алупке,
Грезь прегрешений и зла
Тухнет в больной душе-губке…