Свет дрожащий горящей свечи Проявляет твой облик печальный, Шепот твой на задворках ночи — Нить в таинственный мир ирреальный. Мне печаль твою не одолеть, Нет ни слов, ни лекарств от разлуки, Пью тебя, чтоб потом не жалеть Твои губы, ресницы и руки. Изучая, запомнить хочу Стон дыханья и тела изгибы, Все грехи я один оплачу, Моя нежная, чудо-погибель. Утро нас разведет на года, За заборов колючие ветви, Но запомню, ты знай, навсегда Запах счастья и образ твой светлый.
Самый искуснейший врач — Время, но только оно же — Самый жестокий палач, Помни об этом, прохожий… Можно уйти от детей, Выпав в развода осадок, Выбрать жену и друзей Лучше на целый порядок. Можно удачно соврать, Главное наглость и голос, Можно успешно сыграть, Сделав все ставки на подлость. Можно сменить реквизит, Выбрать другие подмостки… Прошлых ошибок мастит Совести давит отростки. Так же несет от козла, Что отдыхает в Алупке, Грезь прегрешений и зла Тухнет в больной душе-губке…
Осуществляя дикие прожекты, Спешу, знакомлюсь, делаю дела. В одном лице природа двух субъектов, Как видно, ради опыта свела. Один — наивный, честный, добрый парень — Куда-то рвется, ищет, верит, ждет, Горит, как шнур бикфордов на запале, И вертится, как сбитый вертолет. Второй — порочен, зол, угрюм, расчетлив, Всевидящий, всезнающий мудрец, Он обойдет капкан, как уж увертлив, Любых гамбитов видит он конец. Полдня один командует парадом И дарит добрый свет, как Прометей, Полдня другой лютует с первым рядом, Неся фаланги жало на хвосте. Кто из них я? Так до сих пор не понял, Но всей душой тянусь, любя в себе Того, что скачет, радуясь, как пони, Добру, улыбкам, детям и весне.
Ствол автомата мне направлен в «тыкву», Хочу ударить, сил недостает, Когда-нибудь, возможно, и привыкну, А нынче волос медленно встает. От долларов беременный бумажник Бросаю я небрежно в «бардачок», Мотор заглох, я за ключом в багажник — Там свежий труп, согнутый, как крючок. Лечу, как вихрь, по улицам Майами, По мне стрельба из десяти стволов, Я связан, обескровлен, корчусь в яме, Реву, как бык, не разбирая слов. …От страха бледен, я лежу, разбужен, Домашние давно не спят уже, Нет, на ночь Чейз и даром мне не нужен, Но, слава богу, жив. Приснится же!
Ах, как мне надоели эти рожи, Снуют туда-сюда: «Привет» — «Здоров». От вида их, пеллагрой сыпь по коже, Порожний перезвон пустых голов. Не их вина, что интеллект подростков, Что лаются, как в псарне городской, Слепил ГУЛАГ их, обрядив в обноски, Наполнив злобой, страхом и тоской. В одну упряжку жизнь и срок запряжен, Себя ломаю, чтобы дотерпеть, Словно в рожок от АКМ заряжен, — Ни в бок, ни вниз, ни крикнуть, ни запеть. А ждать свой час, когда нажмут собачку, И пнут под зад неведомо куда, Рванешься догонять, пороть горячку… А как иначе? Ведь ушли года. Но срок храненья есть и у патрона, И если долго сыростью гасил, То пролетит сто метров, как ворона, И плюхнется, мишень не поразив. Размыло время цели и затерло, И почва прочь, как табурет с-под ног, Удавка срока захлестнула горло, И мимо носа пронесли пирог. Ждет старости разбитое корыто, Ни дома, ни семьи, одни долги, Куда не сунься — все уже закрыто, Друзья забыли, помнят лишь враги. Да памяти липучие обрывки Мне подтвержденье, что еще живой, Клюют мозги, как хлебный мякиш рыбки, А крик души — напоминает вой…
Сам себя раз в неделю казню. Не раскаяньем, нет, просто бреюсь. Затевая «большую резню», На гуманность к себе не надеюсь. Добиваясь сплошной чистоты, Кожи слой соскребаю за слоем, Приношу на алтарь красоты Море крови с гримасой и воем. Завершив этот варварский акт, Я святое творю омовенье, От «могилок» — газетных заплат, Красно-белое «поле сраженья». Изучаю себя так и сяк, Нет, еще ничего, вроде, рыло, Прокурлыкал последний косяк И под левой лопаткой заныло. Досиделся — морщины, мешки Под глазами, да зубы вставные, В красный рай не пускают грешки Да закона статьи, основные. В гладь зеркальную носом гребя, Созерцаньем себя растревожил… — Что уставился? — тьфу на тебя! Век не видеть бы этой вот рожи…