Monthly Archives : Ноябрь 2012

Мой костюм пошит из лоскутков

Мой костюм пошит из лоскутков,
Разноцветных лоскутков надежды,
Этот восхитительный покров
В стиле ретро — лучший из одежды.
Первый лоскуток дала мне мать,
Когда был еще совсем мальчишкой,
Что успех и счастье будут ждать
Пацана с упрямой, черной стрижкой.

Я поверил маме и себе,
И надежда породнилась с верой,
Жизнь прошла в заботах и труде,
Но частенько я бывал и первым.
Вера моя крепла с каждым днем,
И с надеждой прочной нитью сшилась,
Синим иногда горел огнем,
И не все, конечно, получилось
Как хотелось и как быть могло,
Но судьба меня не обделила,
Все-таки мне крупно повезло,
Что призванье жизнь мне подарила.

А другой лоскут упал с небес,
Бог приметил, он меня не выдал,
Без свободы и без многих «без»,
Этот мир я без прикрас увидел.
Только петь и пить один нектар
Не пришлось, но я и не жалею,
Жизнь — сама собой бесценный дар,
А душа с надеждой не стареет.

Я богат годами и душой,
Верою, любовью и надеждой,
И хотя я путь прошел большой,
Свой наряд люблю любовью нежной.
В нем смотрюсь я старым чудаком,
Это меня вовсе не тревожит,
Лучший мой костюм — из лоскутов
Соткан жизнью и всего дороже.

Видение

Кто отразился в стекле
                         витринном —
Худой, носатый, тоскливый
                         взгляд,
С буханкой в сетке, плаще старинном,
                         Одетом в лето, на кой-то ляд?
Давно не бритый, судьбой
                         помятый,
В струе толпы мшелым пнем
                         стоял,
Любимый кем-то, собою
                         клятый.
О боже святый, — ведь
                         это… Я.

Кружит над землей черный ворон

«Кнут дает возможность не
заботиться о качестве пряников».

А. Берштейн

Кружит над землей черный ворон,
Стервятнику хочется жрать.
Он жив человеческим горем
Вампир жаждет крови опять.

Восьмая весна за забором,
Слезою туманится взгляд.
Тюремным прошел коридором,
Дай право на жизнь, красный ад!

Когда же исчезнут "запретки",
Досмотры, разводы, подъем,
Этапы, "столыпина" клетки,
Россия, на теле твоем?

Все так же бесчинствует тройка.
Гуманность, — красиво звучит.
Какая, к чертям, перестройка?!
Воз там же, скрипит, но стоит.

Не враг. Не убийца-грабитель,
Низвергнутый в тартарары,
А так, рядовой расхититель
Породистой черной икры.

Оно-то, конечно, за дело,
Пусть так. Не пятнадцать же лет!
Увы, но в законах предела
Коварству и подлости нет.

Ведь жизни не сто и не двести,
Не долог химический век,
Стал кодекс орудием мести,
В стране, где жесток человек.

Где можно дать пять — там двенадцать,
Где надо бы два — семь вопрут.
Судейские рады стараться,
Не пряник в почете, а кнут.

От крови они опьянели,
Бардак и разруха в стране,
Но мудрые дяди решили
Во всем отыграться на мне.

На мне и других бедолагах,
Привить нам жестокостью страх,
Упрятанным в недра ГУЛАГа,
Горящим в бездымных кострах.

Я долго терпел, был послушным,
В навязанной ими игре...
О Господи! Бог Всемогущий!
Одна только просьба к тебе:

Устал я, прости меня, Боже,
Любой приговор подпишу,
Но сделай срок меньше, пусть строже,
Не красных я... Бога прошу!

Судьбы причудливый зигзаг

Судьбы причудливый зигзаг
Иль дьявола усмешка?
Мочой пропахший вагон-зак,
И сотня глаз у решки.

Транзиты, тюрьмы, лагеря -
Большая клоунада — закончилась.
Встает заря,
Я возвращаюсь с кладом.

Не стал глупей, не стал подлей,
На сердце звон капели,
Покой и свет в душе моей,
Да том стихов в портфеле.

Где тени жертв, где палачи?
На разобрать без кружки,
Бог милосердью научил
За десять лет усушки.

Нет больше слез, не надо слов,
Зарубок и отметин,
Ростки добра питают зло,
Порока — добродетель.

Пыль переулка, старый дом,
Знакомый скрип калитки,
Сомнений рой и в горле ком
(К чужим и без визитки).

Резина тянется минут,
Сердечный клинит клапан,
Стучу туда, куда не ждут -
Дверь настежь…
                          — Здравствуй, папа…

Обещанье

Рассветает. Чая жбан допит,
И полна бумагою корзина,
Но перо настойчиво скрипит,
Как «блатная дверь» из магазина.

Дым столбом, не падает топор,
Плавает, как космонавт в ракете,
Как в таком режиме до сих пор
Продержался я на этом свете?

Выкурена пачка сигарет,
Выгляжу, конечно, я ужасно —
Пожелтел носатый мой «портрет»,
Но надеюсь, все же не напрасно.

Двадцать строк, всего лишь двадцать строк
Между мной и вечностью повисли,
Уплатил здоровьем я оброк,
В жертву принеся им месяц жизни.

Вредные привычки одолеть,
Побороть бы надо непременно.
Обещаю, брошу я болеть,
Пить, курить и жить — одновременно!

Метаморфоза

Хмурых лет череда, стоит лишь разменять,
Сдача жизни звенит мелочишкой.
Оглянувшись назад, я пытаюсь понять,
Где расстался с веселым мальчишкой.

Где расстался, в каких чужедальних краях
Он плутает — наивен и честен,
Но навряд ли служить станет при королях,
Шутовской колпачок ему тесен.

Где он бродит теперь и когда он отстал,
На дороге какой заблудился?
Почему он меня навещать перестал?
Я бы тоже ему пригодился.

Вроде только что был, и уже его нет,
Время выдуло смелого парня,
Жалко смотрит с трюмо отдаленный портрет,
Годы не остановишь, табаня.

Продолжается жизнь, изменяемся мы,
Матереем, взрослеем, мужаем,
Приближая объятья последней весны,
Мы себя из себя провожаем.

Водка — мой эликсир, а он пил лимонад,
Напоследок себя обнадежу,
Потускневшую «двушку» скормлю в автомат:
— Тридцать шесть, двадцать пять? — мне
                                                      Сережу.